«Школьный курс истории России — это великие события… это все громадно и мощно»: судьба маленького человека в глобальном историческом контексте

В произведениях русской литературы 19 века возник весьма интересный литературный тип, который позднее был назван типом «маленького человека». Чехова, Достоевского, Гоголя привлек образ маленького человека, чье место в обществе, на первый взгляд, кажется незначительным и незаметным. Кто такой этот «маленький человек»? Какова его роль в жизни общества? Эти вопросы актуальны и сегодня.

Ивану Васильеву 25 лет. Он магистр культурологии, активный член Пермского отделения историко-просветительского правозащитного общества «Мемориал».  В течение многих лет Иван с большим интересом изучает историю своей семьи. Он увлекся этим настолько, что сейчас профессионально занимается историей политических репрессий, курирует передвижные выставки об истории тоталитарных режимов, помогает другим изучать семейную историю и организует международные молодежные обмены.

Иван рассказал нам о судьбе своего прадедушки, который, будучи солдатом Красной Армии, оказался в немецком плену, и о том, Почему важно изучать семейную историю.  

“Человек жив до тех пор, пока о нем помнят”

Victoria (V): Когда пришло осознание того, что важно изучать историю семьи?

Ivan (I): Я хотел бы оставить что-то для своих потомков. Какие-то воспоминания, связанные с историей моей семьи. Нужно сказать спасибо моей маме, она знает много историй и общается со многими нашими родственниками. Именно она составила генеалогическое дерево, и до сих пор продолжает изучать третье и десятое поколение. Когда я был подростком, мне было интересно слушать эти истории, но самому этим заниматься — нет. У меня были другие интересы. Это темой я начал всерьез увлекаться, когда мне исполнилось 20.

Мои родственники старшего поколения стали один за другим уходить из жизни. Наблюдать это было больно и грустно. Теперь о них остались только воспоминания. Человек жив до тех пор, пока о нем помнят.

С другой стороны, конечно же, меня интересовала тема войны. Школьный курс отечественной истории раскрывал целую череду великих событий: нападение Германии на Советский Союз; битву за Сталиниград; Курскую Дугу; взятие Берлина.  И это все громадно и мощно.

Мне стало интересно, а как моя семья — простые люди из деревни — жили в тот период? Кто участвовал в войне? Я начал спрашивать свою маму и интересоваться тем, что произошло с моими прадедушкой и  прабабушкой.

V: Как родственники относятся к твоим исследованиям? Как они реагируют на результаты или на отдельные факты?

 I: Меня очень поддерживают с идеей создания книги воспоминаний. Когда я прошу родственников рассказать что-нибудь о прошлом,  они сперва отказываются, но потом, если найти подход, все же делятся. У моих родных есть дети, мужья, жены, семьи и  нет времени на исследования. Но, наверное, им будет интересно посмотреть на мои результаты. Как и все люди советского поколения, они ностальгируют по прошлому. Я стараюсь с ними очень осторожно обсуждать негативные моменты внутренней и внешней политики СССР, ведь этот культ победы  – то, в чем нельзя сомневаться.

“Я стараюсь чувствовать эту ответственность за прошлое России, ее настоящее, будущее. Я хочу ее чувствовать”.

V: Согласен ли ты с утверждением, что чем дальше ты от истории, тем менее эмоционально ты ее воспринимаешь?  Становится  ли взгляд на историю более объективным?

I: В общем, да. Тут интересный момент. Мы знаем, что в немецкой мемориальной культуре в наши дни молодое поколение уже далеко от военных преступлений их предков. И стоит не вопрос вины нынешних поколений, а вопрос ответственности немцев за своё прошлое, настоящее и будущее. Я стараюсь чувствовать эту ответственность за прошлое России, ее настоящее, будущее. Я хочу ее чувствовать.

Например, мой дядя принимал участие в подавлении Чехословакского восстания, и я понимаю, что это была агрессивная политика Советского Союза. Я не виню ни себя за эту политику, ни его за то, что он там делал. Просто благодаря этому факту, я понимаю, что государство, в котором я живу,  делало и делает что-то не очень хорошее. И я, как гражданин, ответственен за то, чтобы этого (автор. нехорошего) было меньше в моем государстве.

Мой прадедушка был на Западном фронте, но не успел много повоевать. Из пяти лет войны, на фронте он был около года. Большую часть военных лет он находился в плену и, например, к преступлениям советских солдат в Восточной Пруссии он никакого отношения не имеет. К установлению коммунистического режима в государствах Восточной Европы тоже не имеет. Он просто деревенский мужик, которого призвали и который достаточно скоро попал в плен. Что с ним в плену делали, я не знаю.

“На память Грише… друзей … не теряй 15.09.1944г.”

V: Расскажи, пожалуйста, историю своего прадедушки. Что ты о нем узнал?

I: Я могу зачитать воспоминания, которые собрала мама. Его звали Григорий Тимофеевич Семиколенных, он родился в 1908 году, в Кировской области. Обычный деревенский мужик. Вот его воспоминания:

«Родился 20 ноября (4 декабря) 1908 г., деревня Шляпники Тихоновский с/с Свечинский р-он (Котельнический уезд). За 1 год до начала войны был в учебных военных лагерях – 6 месяцев в Круглыжах, Котельниче, Перми.

21 июля 1941 г. призван на фронт. Отправили на Дальний Восток, станция Отпор на монгольской границе.

В Улан-Уде набирали добровольцев на Западный фронт. А солдаты были размещены в какой-то школе. Там на стене висела огромная карта СССР. Дед подошел к ней и отмерил вытянутыми руками расстояние от дома до того места, куда везут – не хватило длины рук. Потому и согласился ехать на запад – ближе к дому. Привезли в Новороссийск, оттуда кораблём в Севастополь. Был санитаром. Там контузило, место «Молочное» в городе. Затем катером перевезли в Новороссийск, в госпиталь. Лицо было изорвано, не слышал.

Оборона Севастополя. В госпитале вымылся в бане, в столовой выпил бокал шампанского и уснул. Рядом с госпиталем располагался женский батальон. Госпиталь перевели в Невинномысск. Из госпиталя в Новороссийск по р.Кубань на пароходе. Был в боях 8 суток.

105 полк. Был дан приказ отступать, но роте не передали. Их окружили и взяли в плен 17 сентября 1942 г. Перевезли на ст.Тоннельная, на 5ые сутки стали давать картошку в мундире, штук 7. Перевезли в Краснодар. Отправили в лагерь 336, в лес, в Германии. Из лагеря забрали 43 человека в город Везермюнде, концлагерь № 2.

1 год 4 месяца жили в этом лагере. Разбирали разбитые корабли.

Американцы открыли второй фронт. 7 тысяч человек погрузили на корабль и  повезли топить (перед этим два корабля уже затопили) в Средиземном море. Но команда не повезла, отказалась и взбунтовалась. Корабль был заминирован. Американцы освободили, погрузили на автомашины и повезли к Эльбе. 4 суток ждали перевоза через реку. От Эльбы 700 км шли пешком в запасной полк в Бухенвальде, в особом отделе проверили.

Приняли присягу, дали оружие, погоны, зачислили в орудийный №37 часть 1219 – весна 1945 г. Сказали, что репатриируют, будут год служить. Осенью 1945 г. демобилизовали из Бухенвальда. Ехал через Польшу на поезде. Приехал в Свечу 2 ноября 1945 г.».

 

Собственно, отталкиваясь от этих воспоминаний я начал искать в  интернете. Также у меня есть данные его военного билета. Эта работа была для меня творческой: я зарисовывал карты, чтобы географически представлять где он был. Дальше появились сложности с упоминанием лагерей, например, лагерь № 336 в Германии, такого и не было. То есть, это были шталаги (STALAG) постоянного содержания или временного?

Здесь очень помог сайт ОБД Мемориал, где я нашел отсканированный листочек учета военнопленных, где прадед был под 74 номером. Там был ряд его биографических данных и стояла печать того места, куда он был отправлен дальше, а именно в шталаг  X10 B из Нижней Саксонии. Его идентификационный номер я нашел в Фонде Нижнесаксонских Мемориалов.

Прадед упоминал о Везермюнде – в наши дни этот город называется Бремерхафен, расположен рядом с Бременом. В годы войны прадед работал там в составе бригады – разбирали старые и поврежденные корабли. Сохранилась фотография, которую, видимо, сделали в плену в одном из лагерей. На обороте стертая надпись: на память Грише…друзей …не теряй 15.09.1944г . Он был в Зандсботселе (Sandbostel)  в шталаге XI B., где было до 50 тыс. военнопленных, которых развозили по регионам. Под конец его плена их повезли топить, если я правильно понимаю те события.

В 2014 году во время поездки в Бремен нам рассказали про случай с кораблями «Атен», «Дейтчланд», «Кап Аркона» и «Тильбек».  В интернете я посмотрел и узнал, что это была за трагедия: военнопленных из разных стран собрали в концентрационном лагере Нойенгамме и уже маршем вели в Любек, в бухту, где погрузили на корабли.

Мой прадедушка рассказывал, что 7000 заключенных погрузили на корабль и повезли топить, перед этим два корабля уже затопили в море. Но команда не повезла их, отказалась и взбунтовалась, в результате чего корабль разминировали. Очень походит на историю о том, что что действительно около 7000 заключенных из концлагерей посадили на «Кап Аркону» и «Тильбек» и как эти корабли затем разбомбила английская авиация. Насколько я понимаю, мой дедушка был на «Атене», капитан которого отказался везти судно, видимо, увидев бомбежку.

Возможно под конец войны немцы уже понимали, что проиграли. Союзники освободили заключенных и передали советским войскам.

“Я это делаю для того, чтобы заинтересовать людей заниматься историей своей семьи.”

V: Какие ритуалы и церемонии проводятся в твоей семье?

I: 9 мая мы с родственниками идем на кладбище помянуть умерших. Делаем мы это совсем не потому, что дедушка был военнослужащим. Мы ходим на кладбище и в другие дни, «на Троицу», например, и на другие православные праздники.

V: А если ли какие-то ритуалы с акцентом на то, что он участник Второй Мировой войны?

I: Особых церемоний мы не проводим, собственно, я не вижу смысла, чтобы был какой-то официоз, тем более внутри семьи. Это абсурд. Я думаю, что к части коммеморации о нем можно отнести  работу, которую я веду.

Это моя личная коммеморация, непубличная. Она становится публичной, когда я о своей работе и о нетривиальной судьбе моего прадедушки рассказываю своим друзьям и родным. Я считаю это важным не столько потому, что я хочу о нем рассказать и похвастаться.   Я это делаю для того, чтобы заинтересовать людей заниматься историей их семей.

Я работаю в Пермском «Мемориале», занимаюсь экспонированием выставок об истории репрессий в СССР и о судьбах репрессированных. Люди подходят и говорят: «У нас тоже были репрессированные, но я ничего не могу о них рассказать. Мне это было не интересно, я не задумывался». А сейчас их уже нет, умерли три-пять лет тому назад и все. И нет ничего о человеке.  Я хочу показать людям, насколько важно зафиксировать какие-то факты о своих родных, пока они живы. Если же их уже нет, но они были вольными или невольными участниками крупных исторических событий (войны, репрессии) – сейчас довольно просто узнать многое об их судьбе.

Я хочу показать людям, что это очень просто, особенно в эпоху интернета. Могу назвать пример публичной коммеморации. В начале июня в Перми был гражданский фестиваль «Мосты», где у «Мемориала» было несколько площадок, в том числе консультации по исследованию истории семьи. Я и двое моих коллег давали консультации. Там я показывал свой альбом, в котором собирал все данные о прадеде. Незнакомые люди из моего примера понимали, что это может сделать каждый. Получается двойная польза: и людей замотивировал, и дедушку вспомнил.

”Его история  — это еще и причина задавать вопросы о том, что делали крупные игроки, крупные акторы во время исторических событий?”

V: Можно ли сказать, что ты хочешь показать не гипертекст, а историю маленького человека,  то есть историю конкретного человека?

I: В первую очередь истории моей семьи — это часть меня. Если бы с ним, с прадедом, в те пять военных лет что-нибудь случилось, то меня бы не было. Это странно и забавно. Сколько было ниток, секунд, часов, дней, когда что-то могло бы произойти! От чего бы это зависело? От какого-то немецкого офицера, который решал судьбу военнопленных? От  его сиюминутной мысли? Это очень забавно. Так же я размышляю насчет того, что он принимал участие в больших событиях. Как эти большие события происходили? Кто этим управлял? Мы знаем, что в первые дни войны количество советских военнопленных составляло более трех миллионов человек. Это же безумие! Сума сойти. Три миллиона человек!

Мне кто-то сказал, что немецкие главнокомандующие не знали, что делать с таким количеством военнопленных. Они не были к этому готовы. Я думаю, что мой прадедушка, рядовой боец, попал в плен в том числе и потому, что в предвоенное десятилетие в СССР были репрессированы и расстреляны сотни профессиональных военных, которые воевать действительно умели. Попал в плен потому, что советские лидеры, со всей своей бравадой и милитаризмом не смогли в первые годы войны толком противостоять нацистскому агрессору. Целое подразделение тогда попало в  плен вместе с моим прадедом.

Еще я думаю о том, в каких условиях он там жил. Советская власть не подписала Женевскую конвенцию, которая бы гарантировала гуманное отношение к военнопленным. Советские солдаты в «иерархии пленных» были на нижней ступени. Среди них был и мой дедушка. Его история  — это еще и причина задавать вопросы о том, что делали крупные игроки, крупные акторы во время исторических событий?

V: Слышал ли ты о мемориальном комплексе Нойенгамме и хотел бы ты его посетить?

I: Я обращался в Занбостель, где сотрудники помогли мне найти архивы. Как-то мне пришло от них приглашение на годовщину освобождения лагеря. Это было приятно. Я всерьез подумывал о том, чтобы приехать туда и посетить коллег, посмотреть экспозиции, посоветоваться с работниками, рассказать свою историями и, возможно, передать свои материалы в экспозицию их музеев. О концлагере Нойенгамме я тоже читал. Конечно, я хотел бы посетить и его. Побывать там, где провёл часть своей жизни мой прадедушка.

V: Какие эмоции ты испытываешь когда приезжаешь в Германию?

I: Мне нравится эта страна. Что же о личной истории, истории моей семьи – отвечу так. Во-первых, мои дедушка не святой человек. Он прожил долгую жизнь после войны и со своей семьей обращался не очень мягко.  Но, конечно, он и жертва войны в понимании войны как тотальной трагедии.

Во вторых, какие вообще могут быть претензии к тем немцам, которые сейчас живут?! Это как если бы меня обвиняли в том,  что мой прадедушка был коммунистом или в каких-то его проступках. Дети не отвечают за то, что совершили их родители.

Я бы привел такой случай:

У нас был международный проект с  с немцами. Одна из целей — поставить кресты на братских могилах немецких военнопленных, погибших в лагерях в Пермском крае. В Краснокамске есть два захоронения. Меня отправили на одно из этих мест копать яму под крест с памятной мемориальной табличкой.

Я копал и размышлял о том, зачем я это делаю. Люди, которые здесь лежат, пришли сюда как  враги. Их сюда не приглашали,  они пришли убивать и  грабить. Тут же я вспоминал истории своего дедушки, который во время войны был ребенком. Например, о том, как он объелся травы  и чуть не умер.

В итоге я решил, что крест этот я ставлю не для похороненных здесь немецких солдат. Это мертвые люди. Их уже давно нет. Об их преступлениях много чего сказано и известно. Этот крест  я ставил для тех немцев, которые живут сейчас. Таких же обычных простых людей как я и моя семья. Кто-то умный, кто-то глупый, кто-то добрый, кто-то злой, кто-то семейный человек, а кто-то одинокий, кто-то задумывается о больших проблемах, а кто-то нет. Но это люди. И  я думаю, что у этих людей есть право знать где их родные  похоронены, чтобы они могли приехать к нам сюда и подойти к кресту, подумать, положить цветы. Потому что это правильно. У меня есть такое право, и у них есть такое право. Они тоже люди.

Я этот крест для живых ставил.

V: Что делать дальше с этой памятью? Какими инструментами и как дальше передавать эту память? Кто несет за это ответственность?

I: Это лично мое видение, это здравый эгоизм –это интересно мне! И поэтому  я это делаю. Я считаю, что это будет интересно моим внукам, правнукам и  я это делаю. Кто знает, как они будут считать? Было бы что оставить после себя, а потомки разберутся, что с этим делать. Это я создам и оставлю им. Надеюсь, интересно будет. У меня много племянников. Может, кому-то из них станет интересно. Буду с ними разговаривать и  заинтересую. Куда-то съездим с ними. Может, в тот же Зандбостель или Нойенгамме.

В таком бумажном варианте, то, что я создаю, может быть, не всем интересно. Хотелось бы двигаться  в направлении новых технологии, более упрощенных и доступных. Читать черно-белое – это одно. Смотреть динамичный интересный ролик с фотками, картами о том человеке, кто напрямую связан с тобой — это другое, это интересно. А создать сайт или веб- страничку и наполнить интерактивным контентом о семье — еще круче. Это, конечно, в планах.

V:Что бы ты сказал напоследок?

I:Закончу тем, с  чего начинал. Длительный период времени каждый из нас

живет, не задумываясь о том, что что-то в его жизни может быть по-другому.

В детстве мы жили: папа, мама, братья, сестры, и  казалось, что всегда так будет. Все эти люди  они рядом, они живы. Потом проходит лет 15. И кого-то из них уже нет… Появляются новые. Ты уже не самый младший. Уже самая большая конфета не тебе, а кому-то другому. И, вообще, ты ее покупаешь. Вдруг ты осознаешь, что человек ушел, а ты хотел бы что-то от него оставить, кроме личных воспоминаний. Хотелось бы оставить его мысли, его голос, его изображения.

Я хочу, чтобы люди понимали: жизнь идет, меняется. Люди не вечные. Люди, которых мы хотим помнить и хотели бы, чтобы помнили наши потомки. Сохранить воспоминая, их фото, голос — это сейчас абсолютно не сложно. И это очень важно!